Яшин Александр - Рычаги
Александр Яковлевич Яшин (Попов) (1913-1968)
РЫЧАГИ
Рассказ
Вечером в правлении колхоза, как всегда, горела керосиновая лампа и
потрескивал батарейный радиоприемник. Передавались марши, но их почти не было
слышно. За сосновым квадратным столом сидели четыре собеседника, а табачного
дыму было столько, что огонек в лампе еле-еле дышал, как в часы большого
собрания. Казалось, что и приемник потрескивает потому, что дыму в избе много.
На столе для окурков стоял глиняный горшок, он был уже полон. Временами в
горшке от брошенной цыгарки вспыхивал огонь, тогда бородатый животновод
Ципышев прикрывал горшок осколком настольного стекла. При этом каждый раз
кто-нибудь произносил одну и ту же шутку:
- Сожжешь бороду, - коровы бояться перестанут!
На что Ципышев неизменно отвечал:
- Бояться перестанут, так, может, удоя прибавят.
И все смеялись.
Пепел с цыгарки стряхивали на пол, на подоконники, а в горшок кидали
только окурки.
Сидели долго, разговаривали неторопливо - обо всем понемногу и
доверительно, без всяких оглядок, как старые добрые товарищи.
Сквозь полумрак на бревенчатых стенах проглядывались кое-какие случайные
плакаты и лозунги, список членов колхоза с указанием по месяцам количества
выработанных трудодней, обрывок старой стенной газеты и пустая, вся черная
доска, разделенная белой чертой на две равные части: на одной половине мелом
было написано "черная", на другой половине - "красная".
- А ведь сахар-то в сельпо на днях опять привозили! - сказал кладовщик
Щукин, самый молодой из собеседников, в одежде которого замечалась уже
городская школа: на нем была рубашка с галстуком, из нагрудного кармана
пиджака торчали авторучка и расческа.
- Донес, что ли, кто? - лукаво спросил его третий из сидевших за столом,
человек без левой руки, полный, рыхловатый, в затасканном, чуть ли еще не
фронтовом брезентовом плаще внакидку.
- Никто не доносил, а сам Микола с бабой послал мне на дом килограмма два,
сказал - после рассчитаемся.
- И ты взял?
- Взял. Не брать, так всю жизнь без сахару просидишь. И ты бы взял.
- Ну, тебе-то, Петр Кузьмич, он не пошлет! - засмеялся в бороду Ципышев,
глянув на однорукого сбоку, с прищуркой. - Злой он на тебя. А Серега ему свой
человек, - обернулся он к Щукину. - Серега его не снимал с кладовой, хоть и
сел на его место.
Сергей Щукин совсем недавно был рядовым колхозником. Вступив в партию с
месяц назад, он начал поговаривать о том, что все командные высоты в колхозе
должны занимать коммунисты, а что ему теперь просто неудобно не продвигаться
по должности. С ним согласились. Вспомнили, что колхозный кладовщик имеет уже
несколько замечаний за воровство, и поставили в кладовую Щукина. На очередном
общем собрании никто против этого решения возражать не стал. Щукин купил себе
авторучку и стал носить галстук. А предшественник его ушел на работу в сельпо.
О нем сейчас и шел разговор.
- Взял-то я взял, - сказал Щукин после некоторого раздумья, - но где же
все-таки правда? Куда уходит сахар, где мыло, где все? - После этих слов он
достал расческу и стал приглаживать густые, молодые непокорные волосы.
Тогда дал о себе знать и четвертый собеседник:
- Зачем тебе правда, ты сейчас - кладовщик?
Четвертый был человеком средних лет, но уже с сединой, бледный и,
по-видимому, не очень здоровый. Он курил беспрерывно, больше всех и много
кашлял. Когда протягивал руку к горшку, чтобы выкинуть обжигавший пальцы
окурок, видны были его большие толстые ногти и под ногтями - земля, не грязь,
