Яшин Александр - Сирота
Александр Яшин
Сирота
Повесть
Когда Павлуша понял, что не осилит троих, он испугался и
предусмотрительно заревел на всю улицу. Ребята опешили: как так? - сам
первый бросился в драку, сам их поколотил, его не тронули, и орет во все
горло.
- У, гнида! - с отвращением и ненавистью прошипел ему в лицо кривоногий
некрасивый мальчишка, облизнул с верхней губы соленую кровь и сплюнул ее.-
Чего вопишь?
- А ты не лезь.
- Мы на тебя лезли? Чего воешь?
- Бабушке скажу-у.
- Драться не хочешь, да?
- Я устал!
- У, гнида! - зашипел опять мальчишка и, размахнувшись из последних
сил, ткнул кулачонком, целясь в щеку Павлуши. Но Павлуша ловко отклонился, и
тот упал ему в ноги, ударившись лицом о твердую землю. Кривоногому мальчишке
было, по-видимому, очень больно, но он не заплакал, а Павлуша пнул его,
лежачего, несколько раз и заревел громче прежнего, хотя на него никто не
нападал. Двое других супротивников смотрели, раскрыв рты от удивления.
На рев вышел из соседнего дома мужчина, босой, в нижних домотканых
портках, с густыми нечесаными волосами и грязной бородой, и еще с крыльца,
скороговоркой и нехотя, словно отмахиваясь от комаров, заворчал:
- Что тут у вас, обломоны? Набросились трое на одного - победители!
Всем уши выдеру!
Павлуша наспех вытер глаза и приготовился бежать, потому что увидел
перед собой отца того кривоногого мальчишки, который валялся на земле,-
какая уж тут Павлуше поддержка! Но... услышав слова: "Набросились трое на
одного",- не побежал, а завыл еще пуще.
- Бесстыжие! - кричал мужик, приближаясь к ним.- Чего делите? Из-за
чего воюете?
Сынишка его поднялся с земли и, съежившись, ждал трепки, но не плакал.
- Мы не воюем,- стал оправдываться он.
- Как не воюете?
- Он первый полез. Он у Петьки морковку отнял. Мы его еще не били.
Мужик осмотрел ребятишек: у сынка течет кровь из носу; Петька весь в
грязи - тоже, видно, валялся на земле; третий держится за ухо, а у Павлуши
хоть и незаметно никаких следов побоев, но вся рожа в слезах...
И он сказал:
- Гм!..
Потом запустил руку в грязную бороду, поскоблил ее, поскоблил затылок,
что означало глубокое раздумье, и, наконец, вынес решение:
- Не трогайте его, ребята: он сирота.
* * *
Так в шесть лет Павлик понял, что быть сиротой не так уж плохо. Понял и
запомнил.
А осиротел Павлуша в своей жизни дважды. В первый раз во время войны.
Как-то он вернулся с реки - хотелось есть, хотя живот был до отказа
набит щавелем и зелеными дудками,- и застал дома мать, плачущую навзрыд.
Мать плакала часто, поэтому он не обратил на это особого внимания, к тому же
за печкой, захлебываясь слезами, плакал его младший братик Шурка, тоже,
наверно, есть хотел. Все же Павлуша не стал просить еды у матери. Но бабушка
его удивила.
По правде сказать, Павлик не надеялся, что ему дадут что-нибудь поесть
в середине дня, и потому заранее набил живот луговой зеленью, но и не
просить поесть он тоже не мог: вдруг перепадет кусок хлеба либо сухарь,
намоченный в соленой воде,- ведь всякое случается, а есть ему всегда
хотелось. И он подошел к бабушке почти равнодушно, без всякой надежды на
успех.
- Бабушка, поись ба!
И вдруг бабушка, ни слова не говоря, чего никогда раньше не случалось,
отдала ему половину молока из Шуркиной чашки. Мало этого, она еще обняла его
и капнула ему на голову, на самую макушку, теплую слезу. "Вот те на - и
бабка заревела!" - с удивлением отметил он про себя.
- Кушай на здоровье, внученька, сиротинушка ты моя горемычная! -
сказала бабка с пр
